Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] - Сергей Трахименок

«Это тебе за клифт полосатый и мочалку, что в бане свистнули», — злорадствовал Степаненко, лежа на кровати. Но долго лежать на кровати ему не позволило чувство опасности, которой он невольно себя подвергал. Оно и погнало бухгалтера в контору. А теперь его чуть удар не хватил, как точно следователь попал в «неприязненные отношения». Однако Степаненко не дурак — жизнь прожил, его на пушку не возьмешь. Понял он, что попадание было случайным, и успокоился.

Следователь вернулся в контору, когда уже стемнело. В кабинете управляющего был Корж, он говорил с кем-то по телефону.

Кроев подождал, пока опер закончит разговор, и сказал:

— Гора с плеч — хоть что-то увязалось…

— Да? — удивился Корж. — Что же?

— Почти все, — расплылся в улыбке Кроев и рассказал Коржу о допросе Степаненко.

— Да-а, — задумчиво произнес Корж, — действительно кое-что…

Скрипнула дверь, и в кабинет ввалился Конкин.

— Там машина подошла, — сказал он, — водитель передал, что ждет рас.

«Василич недоволен тем, что шеф отправил его на ночь глядя в „Приозерный“, — подумал Кроев, — даже заходить в контору не стал».

— Сейчас, — бросил Конкину Корж, — Глинков подойдет, и мы поедем.

— Не помешаю вам? — спросил управляющий. — Мне бумаги просмотреть надо.

— Нет, нет, — в один голос ответили Корж и Кроев, — это мы вам третий день мешаем.

Конкин сел за стол и, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Коровник новый строить будем. Сегодня у Клягина был. Он уже договор заключил, с завтрашнего дня начинаем…

— Все понятно, — моментально отреагировал на это Корж, — а договор заключен с шабашниками.

— Точно, — вздохнул Конкин, — устал я что-то. Нам со Степаненкой давно на пенсию пора, но… специалисты к нам не едут, а начальство не отпускает, говорит, нужны еще…

Из коридора послышались голоса. Затем стремительно открылась дверь, и в кабинет влетел Глинков.

— Там машина ждет, — выпалил он.

— Подождет, — буркнул Кроев.

— …и Тропин повестку требует, говорит, Степаненко ему три дня не оплатит.

— Не нужна ему повестка, — ответил Конкин, — это он дурака валяет.

— Отпусти его домой, — отдал распоряжение Глинкову Корж.

— А что это Тропин никого в деревне не признает, а Степаненко побаивается? — поинтересовался Кроев.

— О, о, — заметил Конкин, — Степаненко у нас самый сильный человек: он тысячами ворочает и на зарплате сидит.

Поговорили еще немного, попрощались с Конкиным и поехали.

В машине Кроева охватила эйфория удачи. Он болтал без умолку, рассказывал анекдоты, сыпал афоризмами из запасов Чубаря, задирал Коржа и Василича. Он и на Глинкова напал бы, но тот вышел на центральной усадьбе.

— Чему радуешься? — спросил Корж.

— Как чему? Все увязалось и стало на свои места — раз, от человека отстали — два. Он хотя и пьяница, и судим, а все же человек, а закон у нас один для всех.

— Ты о чем это?

— О Тропине, конечно, — закипятился Кроев.

— Ах, о Тропине, — передразнил его Корж, — так прав Степаненко — стоит он того… Да и меня не покидает чувство, что не чист он в этой истории… нечист…

— «Чувства в личной жизни нужны», — процитировал шефа Кроев.

— Что-то знакомое, где-то я это уже слышал. Цитата из речей начальства?

— Да, а что? Шеф, между прочим, голова. Это он подсказал мысль проверить показания Степаненко и как в кол попал. О чем это говорит? О том, что он специалист своего дела, разбирается в людях и обстановке. То, на что мы потратили три дня, он разрешил вмиг. Так что нам есть чему у него поучиться, — ответил Кроев.

— Успокойся, не посягаю я на компетентность твоего шефа… Со временем ты тоже будешь прекрасно разбираться в людях и обстановке… разумеется, поучившись у старших товарищей. В теории есть метод проб и ошибок. Практики называют его короче — метод тыка. Так вот, старшие знают, куда им ткнуть. Понял? В этом их преимущество перед молодежью… и вообще, закончим этот разговор. Мы в последнее время только и делаем, что дискутируем, а я что-то устал, как и Конкин, от дискуссий.

Корж замолк. Он не хотел раззадоривать легко заводимого Кроева. Зачем? Со временем он сам придет к пониманию многих вещей их неблагодарной работы.

Опыт подсказывал ему, что дело по факту пожара, скорее всего, раскрыто не будет. Они добросовестно работали все это время, но все преступления и происшествия раскрываются только в детективах. На практике все иначе, и вероятность раскрытия этого дела равна нулю. Только случайность может помочь Кроеву, но этого не будет: пожар не кража, не убийство — в его раскрытии никто не заинтересован. Чем дольше будет проходить расследование, тем больше оно выявит вещей, которые не любят показывать руководители. Поэтому Клягин за то, чтобы о пожаре забыли. Но где тут забудут, когда ездит следователь Кроев и ворошит, ворошит пепелище в душах рабочих совхоза да и в душах начальства. Заставляет задать вопрос: Почему нас, почему в «Приозерном»? Рвется там, где тонко, горит там, где нет порядка…

Клягин — мужик деятельный, он все свои возможности подключит, чтобы «пожара не было», «либо был маленький пожар» и даже не пожар вовсе, а «маленькое возгорание», при котором «почти ничего не сгорело». И он всем шеи свернет, кто считает иначе, а иначе считает следователь Кроев.

Ну, дай, как говорится, Бог нашему теляти вовка зьисть…

Машина подошла к дому Коржа и остановилась: Василич свое дело знал четко.

— Ну прощай, Холмс, — сказал Корж, — дальше наши пути расходятся.

— Как расходятся? — удивился Кроев. — Шеф же просил не разбивать группу.

— Шеф просил и распросил, — съязвил Корж, — договорилось, видимо, с ним мое начальство и меня пред ясны очи потребовало. Говорит, пока ты с Кроевым в деревне дурака валяешь — работа стоит.

— А у нас что, не работа? Баловство?

— Начальству, Саша, виднее, где работа, где баловство.

— А как же я?

— Ты? Ты дальше пойдешь один. Конечно, уголовный розыск тебя не оставит, но он разыскивает преступников, а вдруг в ходе следствия выяснится, что таковых нет? Короче, если ты хочешь знать перспективу дела — изволь — все сводится к короткому замыканию.

— Почему?

— А вот это сам мне скажешь, когда закончишь дело, на то ты и следователь. Пока…

Корж вышел из машины, захлопнул дверку и, скользя по замершей уже дороге, повел домой. Он опять ругал себя за то, что не сдержал слово и снова принялся «наставлять» Кроева. Но наставлял с оглядкой и, сказав «а», не решился сказать «б»… Но может, так и лучше: Кроев парень самостоятельный и до всего дойдет сам, а сам дойдет — лучше разберется, кто и для чего горит.

Следующий рабочий день для Кроева начался в кабинете шефа. Мазюк, по-хозяйски расположившись за столом, отчитывал следователя.

— Александр Петрович, — говорил он, — следователь должен иметь чутье на практическую ценность той или иной информации и сам определять, где тратить свое драгоценное время, а где нет. Убить три дня, чтобы выяснить несущественные противоречия в показаниях. Это расточительно… У вас в производстве еще пять дел, и сроки у них не стоят на месте.

Шеф, видимо, «истосковавшись» по Кроеву, отчитывал его с полчаса, а затем коротко спросил: «Планы по настоящему делу?»

— Думаю изъять документы в совхозе.

— Так, — ответил шеф и забарабанил пальцами по столу.

— Дождаться заключения экспертизы.

— Так…

— Еще раз поработать со свидетелями…

— Все?

— Все, — ответил Кроев.

— Я с вами согласен, согласен, — шеф уже барабанил по столу двумя руками, — только изымать документы, думаю, не нужно. Мы не хищение расследуем, а пожар… И не в бухгалтерии, а в коровнике. Поэтому будет правильней сделать официальный запрос о стоимости сгоревшего имущества. Пусть руководство «Приозерного» нам его даст.

— Но руководство заинтересовано «в малом ущербе»…

— Безусловно заинтересовано, безусловно. Но все они носят партбилет в кармане, занимают определенные должности, ставят свои подписи на документах и отвечают за правильность данных ими сведений. Так будет политически правильней и быстрей.

— Хорошо, — согласился Кроев, — я уже сделал запрос.

— Александр Петрович, вы меня приятно удивляете. О чем нам тогда говорить, работайте.

И Кроев стал работать. А через неделю, получив ответ из «Приозерного», снова спорил с шефом.

— Они меня что, за дурака считают, — говорил он, держа в руках бумагу, в которой ущерб от пожара определялся в двенадцать тысяч рублей.

— Александр Петрович, — успокаивал его шеф, — не вижу причин для беспокойства. Там все ясно расписано со ссылками на финдокументы, так как вы их просили.

— Владимир Юрьевич! Три десятка черно-пестрых — это около двадцати тысяч, плюс помещение, плюс оборудование, плюс затраты на строительство нового коровника…